v_s_c

https://www.facebook.com/alexander.podrabinek/posts/4216948401756822

"Завтра будет 30 лет со дня начала путча ГКЧП. Тогда попытка удержать страну в коммунистическом стойле провалилась. Они берут реванш теперь.
Ниже я публикую отрывок из неопубликованной пока книги своих воспоминаний «Третья жизнь». Это мои впечатления от тех событий и попытка понять, что же тогда произошло на самом деле. Это весьма долгое чтение, так что нетерпеливым советую даже не начинать.))
РЕВОЛЮЦИЯ В АВГУСТЕ
...
Мы прилетели в Москву 22-го утром, взяли в аэропорту такси и возвращаясь домой видели, как по шоссе и городским магистралям уходят из Москвы танки, бронетранспортеры, грузовики с солдатами. «Наша взяла!» – радостно думал я, еще не вполне сознавая кто есть «наши». Однако было понятно, что силовая попытка вернуть страну в старое коммунистическое стойло провалилось. Что будет впереди не ясно, но хорошо, что путч потерпел неудачу. Я очень радовался.
Оставив Марка дома, я поспешил к Дому правительства или как его еще называли «Белому дому». Надо было увидеть все своими глазами. Уже вечерело. Вокруг большого здания на Краснопресненской набережной было много людей. Одни разбирали баррикады, другие собирались в кучки и обсуждали последние события, кто-то бесцельно слонялся от одной группы к другой. Ощущалась некоторая неопределенность и растерянность. Так бывает, когда опасность минует и непонятно что делать дальше.
Я хотел пройти в Белый дом и поискать там знакомых политиков и журналистов, но пройти удалось только через первое оцепление. Стоявшие в цепи добровольцы посмотрели мое журналистское удостоверение, поверхностно обыскали, проверяя нет ли при мне оружия и предупредили, что в здание пройти едва ли удастся: «Сами понимаете, военное положение. Много чужих людей вокруг».
Я особенно туда и не рвался, острой необходимости в этом не было. Я приглядывался к окружающим. Люди были увлечены своим участием в происходящих событиях. Они понимали, что их присутствие здесь сыграло решающую роль в победе над ГКЧП. Они почувствовали себя силой. Они были спокойны, серьезны и великодушны. Наделенные некоторой властью командиры добровольческих сотен выполняли свои обязанности со вкусом и максимальной серьезностью. Остальные им охотно подчинялись. Кто не хотел подчиняться, мог запросто уйти домой, никто никого не удерживал. Люди привыкали к новому для себя состоянию ответственных граждан. И делали они это с видимым удовольствием.
Значительность событий требовала канонических картинок. На подступах к Белому дому из подручных средств строили баррикады. Ну что за революция без баррикад? Мы же все знаем, что восставший народ непременно должен строить баррикады! И какой-нибудь новый Гаврош должен бегать и собирать патроны. Так принято. Границы времен стерлись, а картинки остались. Хотя конечно любой бронетранспортер, уж не говоря о танке, форсировал бы эти баррикады играючи.
И еще обязательно костры, хотя лето, и ночью не ниже 13–14 тепла. Но с костром теплее и уютнее, к тому же это еще один непременный атрибут революции. Когда еще можно жечь костры на городских улицах и площадях?
Конечно, во всем этом был некоторая театральность, дань постановке, следование шаблону революции, усвоенному из литературы, истории и кинематографа. Но кто точно знает, где заканчивается игра и начинается реальность? А ведь возможно, что они сосуществуют параллельно, плавно перетекая из одного в другое. Опереточный характер ГКЧП соседствовал с искренним желанием людей избавиться от коммунистической диктатуры. Гибель минувшей ночью трех молодых людей при попытке остановить бронетранспортеры в Смоленском тоннеле на Садовом кольце свидетельствовала о серьезности гражданского сопротивления военной власти, отстаивающей советский режим. Зарождение ответственного гражданского общества было триумфальным и радостным событием. Жаль только, что запала хватило ненадолго.
На следующий день улица еще раз показала свою силу. Вечером 22 августа тысячи людей собрались на площади Дзержинского, чтобы снести памятник создателю кровавой советской госбезопасности. Разговоры об этом велись давно и теперь день настал. Я поехал на площадь. Увиденное с одной стороны воодушевляло, а с другой – повергло в тяжкие раздумья.
Народ был взбудоражен и требовал продолжения – демонтировать советскую власть, прогнать коммунистов, снести памятники палачам, расчистить площадку для строительства новой жизни. Надо было посмотреть на лица этих людей, чтобы понять неординарность происходящих событий. Люди осознали себя творцами истории, а не сторонними ее наблюдателями. Такое не часто можно увидеть в России. Все хотели одного: довести дело до конца, превратить августовский успех в окончательную победу демократии над тиранией.
Но поднявшиеся на волне народного протеста люди из новой власти хотели совсем другого – они хотели остановиться. Они уже добились своего и двигаться дальше им было некуда и незачем. Конечно, они не могли признаться в этом публично, они еще блистали демократической риторикой, убеждая всех в своих самых искренних намерениях по искоренению коммунизма, но их действия свидетельствовали об обратном. Раньше об их подлинных намерениях можно было только догадываться, теперь они стали хорошо видны.
Площадь бурлила: снести памятник кровавому маньяку, снести сейчас, немедленно! В центре площади, рядом с памятником Дзержинскому, за оцеплением из добровольцев стояли уже ощутившие себя новой властью политики и чиновники, депутаты Моссовета, «прорабы перестройки». Зачем им было нужно стоять за оцеплением, кого они боялись? Вид у них был очень серьезный и озабоченный, даже хмурый, как у людей, на которых неожиданно свалилась огромная ответственность и которым приходится обеспечивать спокойствие и порядок. Они рисовались и важничали, совершенно утратив чувство меры. Глядя на них, я начал понимать, что драма превращается в фарс.
В ближайшем выпуске «Экспресс-Хроники» я описал эти события так.
«Я, как представитель прессы, пробравшись через оцепление в центр площади, стал свидетелем разговора между депутатами. Они с драматическими интонациями обсуждали, как убедить их, т. е. москвичей, что сносить памятник Дзержинскому сегодня не надо. Стало известно, что Горбачев против демонтажа памятника. Неизвестно, почему депутаты придерживались такого же мнения, но аргументы выдвигались беспомощные — нужен точный технический расчет; нужна хорошая подготовка к этой сложной процедуре; не будем варварами — сохраним памятники истории, не будем поддаваться на провокации. Уговаривали повременить со сносом памятника Сергей Ковалев, Марк Захаров, Глеб Якунин, какие-то архитекторы, депутаты, ветераны войны и инженеры Промстроя. Превзошел всех Сергей Станкевич, заявивший, что немедленного сноса памятника требуют провокаторы. Толпа, однако, освистав ораторов и прорвав оцепление, сомкнулась вокруг памятника и тогда вскоре появились краны, благополучно перегрузившие под ликование народа бронзовый памятник железному Феликсу с пьедестала сначала на землю, а затем на автомобильную платформу.
Закономерно ли разделение между депутатами и народом, замеченное на площади Дзержинского? Боюсь, что да, и чем выше политический уровень деятеля, тем скрытнее и своекорыстнее мотивы его поступков».
Такой виделась мне ситуация тогда, так же я оцениваю ее и теперь. С одной стороны ликующий и жаждущий перемен народ, с другой – надутые от важности деятели новой власти, возомнившие себя учителями жизни, вождями масс, опекунами нетерпеливого и несмышлёного народа.
Уже тогда было понятно, что политическое будущее страны всем представляется в тумане. «Цель власти – власть», писал Оруэлл, и это было абсолютно справедливо для августа 1991-го. Этим пришедшим к власти людям нужна была только стабильность собственного положения. Да и могли ли вчерашние коммунисты, еще недавно безропотные винтики советской системы, сложить хотя бы в своей голове план демократических преобразований? Они хотели застыть в сегодняшнем дне, больше им нечего было желать.
Что касается общества, то оно понимало, чего оно не хочет – продолжения осточертевшей всем социалистической жизни. Ясной позитивной программы ни у кого не было, и в том нет ничего удивительного или необычного. Разве не массовый протест против отжившего был всегда двигателем крутых перемен? Люди торжествовали победу. Памятник – всего лишь символ, но он много значил для выросших на советской пропаганде людей.
Неожиданно меня покоробила увиденная картина. Прежде чем перенести «Железного Феликса» на грузовую платформу, его опустили на землю. Люди бросились к упершейся бородкой в газон бронзовой статуе и стали приплясывать на нем, а иные хохотали над опрокинутым истуканом и плевали на него. Это было неприятное зрелище. Торжество над поверженным противником – признак холопской души, а с такими людьми можно ли отстаивать свободу?
Снос памятника Дзержинскому был, увы, последней победой сторонников демократии в эти августовские дни. Символическая победа народ не удовлетворила. На площади раздавались голоса о необходимости занять здание КГБ. Почти во всех окнах этого мрачного здания был погашен свет, чего никогда не случалось в обычные дни. Казалось, чекисты затаились в ожидании штурма. Между тем, все, кто еще час назад убеждал собравшихся на площади, что памятник сносить не надо, теперь с не меньшим жаром убеждали, что КГБ трогать нет необходимости, победа достигнута и можно расходиться по домам. Постепенно народ успокоился, договорившись на следующий день вновь прийти на площадь Дзержинского и занять здание КГБ СССР. Как это всегда бывает, промедление все погубило.
Вероятно, многие догадывались, что путч возможно и был опереточным, но последовавшие за ним события давали редкий исторический шанс изменить судьбу страны. Для этого надо было развивать успех. Нельзя было останавливаться. Захват КГБ с его архивами, отчетами и свежими документами о политическом сыске был логичным и в тот момент не слишком рискованным шагом. Едва ли у чекистов, деморализованных всем происходящим, хватило бы решимости оказывать вооруженное сопротивление. Их бы снесла разъяренная толпа. Если бы тогда удалось захватить цитадель госбезопасности, у России были бы совсем другие шансы на демократию.
На следующий день, 23 августа, площадь Дзержинского вновь была заполнена народом. Все понимали, что старый режим может рухнуть только если будут демонтированы прежние институты тоталитаризма, и в первую очередь КГБ. Это понимал уставший от коммунизма народ, но это понимала и новая власть. И она этого не хотела. Новая власть показала свое настоящее лицо. Спасать ситуацию приехал Борис Ельцин.
По нему было видно, что он очень встревожен. Не лучше выглядели и его сопровождающие. Они были явно испуганы, что не удержат ситуацию под контролем. Тревожно оглядывая площадь, они подошли к теперь уже пустующему постаменту. Ельцин встал на одной из верхних ступенек и с победными интонациями в голосе сказал в мегафон, что председателем КГБ назначен Вадим Бакатин. Толпа отозвалась мощным «ура!» и криками ликования. Ельцину поверили, что назначение Бакатина – это победа демократии. А может быть и не очень поверили, но воспринимали на ура любы изменения, не слишком задумываясь об их значении.
Ельцин ликованию толпы даже не улыбнулся, слишком тревожно ему было в тот момент. «Я прошу соблюдать спокойствие и приступить к работе», – сказал он. А чтобы все ясно поняли, что на площади им делать больше нечего, добавил: «Всё, спасибо, всего самого доброго вам», – и улыбаясь, стал махать рукой, как бы прощаясь со всеми.
Ельцин спасал КГБ, без которого в новой политической жизни он бы чувствовал себя неуверенно. Он привык опираться на чекистов при прежней власти, не мог обойтись без них и при нынешней. Он не просто призвал людей разойтись, он хотел, чтобы они ушли прямо сейчас. Он хотел самолично убедиться, что Комитету госбезопасности штурм больше не угрожает. «Я хочу, чтобы прямо сейчас, перед моими глазами вы разошлись», – прокричал Ельцин в микрофон.
И народ начал расходиться. То ли сработала привычка к послушанию, то ли поверили убедительному тону Ельцина. Он все еще оставался кумиром демократической публики. Долгими усилиями очень многих пропагандистов, «прорабов перестройки», политиков новой волны, стараниями фрондирующей советской элиты, кухонных «шестидесятников» и даже некоторых диссидентов Борис Ельцин получил незаслуженное доверие общества, чем и воспользовался. Назвавшись демократом, но оставаясь в душе советским партийцем, в решающий момент он спас репрессивный аппарат, лишив Россию редкого шанса на демократические преобразования."

https://www.youtube.com/watch?v=YoFEsrPgoOM

По наводке:
https://allin777.livejournal.com/395460.html

http://www.golos-ameriki.ru/a/ap-interview-with-david-satter/3470845.html
"... У всех коммунистических лидеров есть некоторые общие черты. Они присутствуют и у Горбачева, и у Ельцина, и у Путина. Для всех них в той или иной степени характерно представление о населении как об объекте манипулирования. Что касается Ельцина, то он стремился к власти как к таковой. Когда его сняли с должности главы московского горкома партии, он просил у Горбачева прощения. А потом, одержав победу после Августовского путча, – публично унижал Горбачева. Иными словами, в любой ситуации для него важно было одно: власть.И именно стремление к власти привело Ельцина к руководящей роли в демократическом движении. Он понял – и время это подтвердило – что это был путь, по которому можно было вернуться к власти. И тут он показал себя типичным советским лидером – безжалостным, коррумпированным, не имеющим моральных принципов. Это отразилось и в чеченских войнах, и во всей программе реформ, и в отношении к выборам, и, конечно, в событиях, приведших к избранию Путина преемником. На Западе Ельцина неоправданно возвеличивают. Это правда, что во время путча он выступил против приверженцев твердой линии, стремившихся сохранить Советский Союз. Но, повторяю, прийти к власти он мог, лишь возглавив демократические силы, освобожденные благодаря горбачевским преобразованиям. Его характера все это не изменило. ..."

http://www.gazeta.ru/comments/column/mikhailov/5676605.shtml

"...
Я пытался объяснить, что вкупе с долгом СССР идет еще много чего хорошего и нужного для страны. Что по долгам надо решать проблему иначе, с отсрочкой, и она уже решается. И вообще долги по большому счету в перспективе — не проблема, они совсем не велики по отношению к ВВП. Что начинать надо не с решительной либерализации цен — они ведь сразу сильно скакнут, и народ взвоет. Потом трудно будет останавливать, резать по живому. А с рассасывания денежного навеса путем малой приватизации, продажи госимущества, квартир, земли, других активов. А еще конвертировать госдолги перед населением (Сбербанк, ВЭБ) в долгосрочные облигации и разрешить ими участвовать в приватизации. И, как в Польше, разрешить всем людям торговать чем угодно, отменив статьи за спекуляцию и тормознув милицию. Это заметно увеличило бы предложение товаров за счет ненужного барахла, хранящегося у всех дома, накупленного в годы дефицита.

Но мы с Гайдаром были будто в разных параллельных мирах и не слышали друг друга.
..."

По наводке:
http://alexmix.livejournal.com/116808.html

http://aillarionov.livejournal.com/527548.html
http://aillarionov.livejournal.com/527703.html
http://aillarionov.livejournal.com/528034.html
Текст длинный. Много цитат и ссылок. Основные выводы:
"...
Кризис продовольственного снабжения (прежде всего городов) – это ключ к политической дестабилизации и к возможному крушению действующего политического режима.

Наряду с этим тезисом Е.Гайдар регулярно давал ответы на вопрос о том, что нужно было делать для того, чтобы преодолеть кризис продовольственного снабжения. В конкретных условиях России 1991-92 гг. гайдаровские рекомендации, активно популяризировавшиеся в последние годы, сводились к следующему:
- либерализовать цены на зерно и хлеб;
- организовать (разрешить) свободную торговлю зерном и хлебом;
- устранить ограничения для перевозок зерна и хлеба;
- импортировать зерно из-за рубежа;
- оплатить задолженность по фрахту транспортных судов, которые везли зерно в российские порты.
...
Действия Е.Гайдара в сфере снабжения населения хлебом можно охарактеризовать следующим образом:
- вместо либерализации цен на хлеб и зерно – жесткое регулирование розничных и закупочных цен;
- вместо свободной торговли зерном – введение фактической продразверстки по зерну и другим базовым продовольственным товарам;
- вместо свободного ценообразования – массированное субсидирование розничных цен на хлеб, вызвавшее искусственно завышенный спрос на него и массовое скармливание хлеба скоту;
- вместо разбронирования государственных зерновых запасов – отказ от его разбронирования;
- вместо личного участия в преодолении кризиса продовольственного снабжения крупных городов – уклонение от него, неучастие в усилиях других членов советского и российского руководства по импорту зерна, облегчению участи жителей городов, оказавшихся под ударом кризиса продовольственного снабжения, и, наоборот, участие в действиях, его усугублявших;
- вместо оперативного разрешения кризиса платежей по фрахту – мучительная волокита по оплате накопленной задолженности по фрахту при одновременном осуществлении валютных расходов на другие, непродовольственные, цели в размерах, на порядки превышавших задолженность по фрахту;
- вместо немедленного разрешения кризиса с поставками продуктов питания в больницы – сознательная его затягивание.
..."

http://aillarionov.livejournal.com/358666.html

1991 год
Внешний долг СССР: 67,8 млрд.дол.
ВВП по ППС в ценах 1990 г.: 1862 млрд.дол.
Внешний долг в % к ВВП: 3,6
Внешний долг России: 67,8 млрд.дол.
ВВП по ППС в ценах 1990 г.: 1093 млрд.дол.
Внешний долг в % к ВВП: 6,2

Сравнивая с Грецией 2011, кажется, что СССР "накрылся" все же не из-за экономики, а из-за политики.

"Бездействие и откровенная апатия путчистов были в те дни очевидны всем: утром 19 августа, уже после трансляции заявления ГКЧП в Москве и других крупных городах, продолжали работать все телефоны, факсы, самолеты спокойно вылетали из Шереметьево, не было и ожидаемых арестов…"

Здесь предлагается версия, почему это было именно так:
http://newtimes.ru/articles/detail/42509

Вероятно, близко к правде. Хотя выводы в конце сформулированы не очень аккуратно.

ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ РСФСР ЗАКОН ОБ ИМЕННЫХ ПРИВАТИЗАЦИОННЫХ СЧЕТАХ И ВКЛАДАХ В РСФСР
http://base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc;base=LAW;n=96;dst=0;ts=CBA4589B15AE297CDB06D9CA388C3C24

Не отследил в то время. Занятный документ. Особенно если принять во внимание дату.